![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Лесное царство
И в глубь души ее, как спутники живые,
Вошли и этот дом, и этот сад, и лес.
( Н.Заболоцкий. Детство )
Тихим вечером, медленно тающим,
Там, где сосны, болото и мхи,
Хорошо над костром догорающим
Говорить о закате стихи;
Возвращаться опасной дорогою
С соучастницей вечной -- луной,
Быть принцессой лукавой и строгою
Лунной ночью, дорогой лесной.
( М.Цветаева. Лесное царство )
Глава 1
Нет, не только вкусный чай и массивные подстаканники запомнились мне в этой поездке. Хорошо помню, с какой жадностью я вглядывалась в мелькавшие за окном картины. Лес, когда же я увижу лес?
Я была охвачена нетерпением, и каждую рощицу, заросли кустарника вдоль дороги, жиденькую лесопосадку принимала за лес. И каждый раз разочаровывалась, когда заросли обрывались, и я видела, что за узкой полоской деревьев тянется поле, а за ним виднеется горстка домиков или пастбище или пыльная дорога и телеграфные столбы…
Но ближе к концу путешествия картина за окном изменилась. Потянуло в окно сырой свежестью, прохладой, деревья были непривычно высокими, они тянулись сплошным массивом, и не видно было ему конца.
- Это лес? – спросила я папу. И услышала долгожданное «Да!»
Тропинки убегали вглубь леса. И они выглядели так заманчиво, что хоть прыгай с поезда. И я глядела, глядела в окно до самого вечера, до темноты.
А ранним утром мы приехали в Стрый.
Город мы и не видели, сразу пересели на пригородный поезд и меньше чем через час прибыли в Моршин. Поднялись от вокзала – чистенького белого домика – вверх по переулку и вышли на улицу Ивана Франко. С одной стороны улицы (если её перейти) тянулся парк. С другой стороны, на углу, стояло белое здание со ступенями почти во всю длину фасада и колоннами.
- Это театр? – спросила я. Как выглядят театры, я представляла по журналу «Мурзилка». Там часто встречались картинки с изображением московских достопримечательностей.
Но оказалось, что это не театр, а всего лишь ателье мод. Дальше тянулся длинное одноэтажное здание, а за ним мы увидели дом с нужным нам номером на стене.
Это был красивый двухэтажный особняк. Впоследствии я узнала, что раньше он принадлежал священнику. Теперь же в нём было пять квартир – две на первом этаже и три на втором. С трёх сторон его опоясывала высокая веранда с деревянными перилами, на веранду надо было подняться по деревянным ступенькам. Наверное, поэтому все годы после отъезда из Моршина мне казалось, что и сам дом был из дерева.
Мы перешли узкий мостик через канаву, которая тянулась с этой стороны вдоль дороги. Неглубокая канава заросла травой, но, наверно, когда-то в ней протекал ручей. От мостика ещё с десяток шагов – и вот мы на ступеньках нашего нового дома.
Мы знали, что мама в это время находится на работе – в курортной поликлинике, но она должна была оставить ключ от комнаты у соседей, об этом у нас было договорено.
Зашли в дом. Небольшой холл. Справа – дверь квартиры номер один. Прямо – лестница на второй этаж – деревянные ступени, деревянные перила. Мимо лестницы с обеих её сторон вели вглубь дома два коротких отростка-коридора. В коридор слева выходила дверь второй квартиры. А справа от лестницы по коридору можно было пройти к чёрному ходу – выходу с тыльной стороны дома.
Лестница была в два марша, с поворотом, и под ней, кажется, размещалось какое-то подсобное помещение - кладовка или чулан.
Мы поднялись на второй этаж и зашли в коридор. В нём кроме двери с лестницы было ещё пять дверей. На противоположной от входа стороне - две квартиры. Справа в торце коридора – тоже дверь, она была открыта, и из неё плыли аппетитные запахи. Это была кухня соседей справа. В левом торце коридора - ещё одна дверь, и по цифре на ней мы поняли, что это и есть наша новая квартира.
Была ещё пятая дверь, справа от той, в которую мы вошли. Она тоже была распахнута, и я увидела деревянную лестницу, ведущую на чердак. Большое круглое окно-иллюминатор чердака я приметила, когда мы подходили к дому, и теперь подумала, что на чердак наведаюсь при первом же удобном случае.
Соседка, полная женщина лет тридцати пяти, отдала нам ключ, и мы вошли в комнату. Она была огромной и светлой. Папа поставил чемоданы, перевёл дух. Я водрузила на стул сетку-авоську, которую тащила всю дорогу, и огляделась. Напротив входа – большое окно с широким подоконником. Оно поразило меня своей высотой: до этих пор мы жили в домах с маленькими окнами. И потолок в этой комнате был намного выше, чем в чегемских домах.
У стены справа, близко к входу в комнату, возвышалось что-то прямоугольное, высокое, как шкаф, пристроенное прямо к стене. Папа объяснил мне, что это печь, и она отапливает комнату газом. Внизу печи была дверца, я приоткрыла её и заглянула. Изогнутая металлическая труба, горелка… Совсем эта печь не была похожа на печки в Чегеме. И духовки в ней не было, и ничего на неё не поставишь, ни кастрюлю, ни чайник – некуда ставить. Печь была обложена изразцами бледно-абрикосового цвета с рельефным орнаментом. Покрытые глазурью изразцы блестели. Я провела по ним рукой, и ещё раз – изразцы приятно было гладить.
Но где же, на чём наша мама готовит? Слева вплотную к стене стоял стол, а на нём я увидела электроплитку. Это тоже была новая для меня вещь. В Чегеме мы готовили на печи, а в тёплое время года – на примусе.
Там же, в самом углу находилась эмалированная раковина с краном. Вода прямо в комнате! Я немедленно подбежала, покрутила кран и восхищённо наблюдала, как льётся из крана вода. Папа подошёл, вымыл руки, умылся, я сделала то же самое. Меня переполнял восторг: газовая печь с изразцами, большое окно с широким подоконником, водопровод в квартире, электроплитка - столько чудесных вещей сразу!
А ещё пол! Я забыла сказать про пол. Он не был земляным, как у Куны, и крашеным, как в доме Аминат. В этой квартире был паркет. Я ещё не знала этого слова, и услышала его сейчас от папы впервые.
Пока папа брился, я выглянула в окно. Вид из окна мне понравился, но я недолго им любовалась. Я вспомнила мамины слова из последнего письма о том, что она приготовила для меня сюрприз, и стала искать этот сюрприз. Долго искать не пришлось. На полу между печью и топчаном стояли одна на другой две большие картонные коробки (в таких в магазины привозили сливочное масло). Верхняя была доверху заполнена шоколадными конфетами моих любимых сортов: «Южная ночь», «Белочка», «Мишка на севере», «Кара-Кум» и ещё три-четыре сорта. Столько конфет сразу у меня никогда не было – ни на Новый Год, ни в дни рождения. Я была невероятной сластёной, и такой замечательный сюрприз оценила в полной мере.
Папа поднял верхнюю коробку, и я открыла ту, что была под ней. Она была наполнена вяленой рыбой – таранкой. Рыба была такой, какую мы с мамой особенно любили – твёрдой, хорошо провяленной, жирной, с икрой. Папа был равнодушен к вяленой рыбе, а мама и я считали её самой вкусной вещью на свете. Но поесть её нам выпадало очень редко, а тут вдруг целая коробка! Рыба затмила даже конфеты. Я полюбовалась на неё и закрыла коробку. Лакомиться буду потом, а сейчас – скорее к маме!
У соседки мы узнали, как пройти в курортную поликлинику. Оказалось, что это совсем близко. Вход в парк был прямо напротив нашего дома, мы перешли улицу и зашагали по широкой аллее парка. И через десять минут мы уже стояли в поликлинике перед кабинетом, в котором вела приём наша мама.
Мы не видели маму целых два месяца и очень волновались. У кабинета была небольшая очередь. Из кабинета вышел пациент, и мы тут же зашли. Мама в белом халате сидела за столом и что-то писала.
- Мама, мы приехали! – я бросилась к ней. Как же я соскучилась по маме, как хорошо уткнуться, прижаться, ощутить, как гладят по голове и обнимают меня ласковые мамины руки, вдохнуть знакомый запах её духов.
Мама и папа что-то наперебой говорили, мама прижимала меня к себе, сокрушалась, что я похудела, задавала вопросы и, не дослушав ответы, задавала новые вопросы. Под кабинетом ожидали приёма пациенты, и мама торопилась узнать всё самое главное. Она сияла от радости и была такой красивой, самой красивой мамой на свете.
Мы с папой вышли из поликлиники. Маме ещё три часа принимать больных. Как же провести это время? Отец спросил:
- В парке погуляем или домой пойдём?
- А в лес можно?
- Можно, если не устала, - улыбнулся отец.
Я видела, что ему и самому очень хочется пойти в лес.
- Не устала ни капельки! Идём скорее!
Парк переходил в лес сразу за санаторием «Мраморный дворец». Мы прошли опушку, густо заросшую кустами малины, и вот мы уже в лесу. Высокие, старые ели, прохлада, папоротник, он тут рос повсюду. По книге Верзилина я сразу его узнала. И орешник лещину тоже узнала. Округлые крупные листья с зазубринами по краю; белые, ещё неспелые, орешки – по три вместе, но каждый орешек в своей собственной бледно-зелёной чашечке. Эти орешки я видела на картинке в книге. Я сорвала орешек, попробовала – он был невкусным.
Встретили мы и дикую грушу, и лесную яблоню с яблоками, но пробовать их не стали: плоды были ещё совсем мелкими и зелёными. Мы пошли дальше. Мне очень уютно, весело было в лесу, я не чувствовала его чем-то чужим. Казалось, что я у себя дома, что всегда здесь ходила. Лес был мне другом, это я сразу поняла.
Мне хотелось найти грибы, но они не попадались.
Щебетали птицы, мелькнула среди ветвей белка.
- Папа, это похоже на крымский лес, да? – спросила я. Отец часто вспоминал леса вокруг Ялты.
- Нет, в Крыму леса светлые, солнечные, сухие, а здесь солнца мало, лес сырой, - сказал отец.
Сырой? Разве тут сыро? Папа ошибается, нет тут никакой сырости, под ногами сухо. Да и солнце заглядывает в лес. Вон поляна впереди, она вообще вся солнцем залита. А какая она красивая!
- Папа, смотри, какая полянка! – я побежала вперёд.
Большая поляна, зелёная, заросшая - особенно густо по краю - белыми цветами земляники, была весёлой, солнечной, нарядной и манила к себе. Она лежала чуть ниже, чем окружающий её участок леса. Я сбежала вниз к земляничной поляне и только занесла ногу, чтобы ступить на неё, как услышала
- Лидуся, стой! Это болото!
Отец сбежал с косогора за мной и схватил меня за руку.
Я подумала, что папа шутит. Разве болота бывают такими? Я читала про них, я знаю: болота - это унылые, безжизненные топи. Нет, папа, конечно, ошибается.
Но отец не ошибся. Это действительно было болото. Мы обошли его и углубились дальше в лес. Я шла притихшая и думала о болоте, выглядевшем как земляничная поляна. Отец посмотрел на меня и решительно сказал:
- Всё! Пора возвращаться, ты устала. Да и мама скоро придёт с работы.
И мы повернули обратно. На память о первой прогулке по лесу я сорвала лист папоротника, чтобы засушить его в книге.
На следующий день я начала знакомиться с домом и окрестностями. С сожалением узнала, что детей моего возраста в нашем доме нет, одни малыши. Зато вскоре я познакомилась с девочкой, которая была на три-четыре года старше меня и отдыхала с родителями в Моршине. Жили они по соседству – снимали комнату и лечились по курсовке. Как звали девочку, точно не помню, но кажется, Леной. Она была очень спокойной, мягкой, доброй и совсем не «задавалась», несмотря на то, что была старше.
А познакомились мы на почве общей любви к кошкам. Кто-то выбросил кошку с крошечными котятами в парк. Котята лежали в большой картонной коробке, рядом стояло блюдце с молоком – люди подкармливали кошачье семейство. Я увидела, как девочка-подросток подошла к кошке и, развернув кулёк, стала кормить её остатками своего обеда. Это была Лена.
Мы с Леной немедленно подружились и взяли шефство над многодетной кошкой.
Прежде всего, мы решили, что кошке нужен дом. Ведь может пойти дождь, и кошка с котятами промокнут. Мы принялись за постройку шалаша из еловых веток и кусков картона. Каждое утро мы бежали к своим подшефным, приносили еду для кошки, наливали свежую воду, поправляли кошкин дом и дежурили возле шалаша, чтобы никто не обидел кошку с котятами. К нам подходили гуляющие в парке курортники, сочувственно смотрели на бездомную кошку, хвалили нас за заботу о ней. А мы горячо уговаривали их взять кошку или котёнка к себе домой. Но все эти люди были приезжими, и брать кошку им было некуда. А из местных мы никого не знали. Мои родители наотрез отказались брать кошку. В Чегеме мы пережили трагедию – потеряли нашу любимую Белку, и мама не хотела больше заводить домашних животных.
В конце концов мы сумели пристроить наших подопечных. Котят разобрали, взял кто-то и кошку.
А Лена вскоре уехала: закончился срок лечения. Я долго вспоминала эту славную девочку, мою первую моршинскую подружку, и нашу дружбу, к сожалению недолгую.
С кошачьим семейством был связан ещё один случай. В один из дней, когда я в одиночестве гуляла в парке, изучая все его закоулки, меня окликнул незнакомый человек:
- Девочка, постой!
Он подошёл ко мне и спросил:
- Скажи, это ты ухаживала за кошкой с котятами в парке?
- Ага. Только я не одна, ещё Лена, и другие дети приходили …
- Я вас сфотографировал, а отдать фотографии не мог: пришёл, а кошки с котятами уже нет, и никого нет. Хорошо, что сейчас тебя встретил, - радостно объяснял мужчина.
Я тоже обрадовалась: останется теперь у меня память и о Лене, и о кошкином доме. Фотоаппараты тогда мало у кого были, сфотографироваться удавалось редко, и это было всегда событием.
И я доверчиво пошла с незнакомцем. Мужчина по дороге расспрашивал меня, где я живу, кто мои родители, я охотно отвечала ему. Мы пересекли парк и подошли к санаторию «Мраморный дворец». Здесь мой новый знакомый попросил подождать его и пошёл в корпус санатория за фотографиями. Ждала я недолго, он вскоре вышел и протянул мне фотографию:
- Бери, будет память.
Я поблагодарила этого доброго человека и весело, вприпрыжку побежала домой.
Незначительный эпизод, который мне не запомнился бы, скорее всего, если б не реакция родителей. Я опаздывала на обед и, понимая, что мама будет сердиться на меня, сразу попыталась нейтрализовать её недовольство и перевести разговор на приятную тему:
- Мама, а меня сфотографировали!
Я протянула ей фотографию. Мама не обрадовалась, а стала озабоченно расспрашивать:
- Кто фотографировал? Где ты взяла фотографию? Да расскажи толком!
Я рассказала про незнакомого дядю, с которым я ходила к санаторию «Мраморный дворец» и который дал мне эту фотографию.
Родители переглянулис,ь и мама сказала непонятное отцу: «А лес совсем рядом…».
При чём тут лес? И почему мама с папой так волнуются? Я ничего не понимала.
Отец нервно ходил по комнате (он всегда, когда был в сильном волнении или чем-то возбуждён, ходил по комнате взад-вперёд) и растолковывал мне, что с незнакомыми людьми нельзя заговаривать, нельзя с ними никуда ходить, нельзя у них ничего брать.
А мама ему сказала:
- Нет, ты только взгляни на фотографию.
Папа посмотрел и ещё больше помрачнел, и он опять стал разъяснять мне, что бывают среди взрослых плохие люди, и они могут причинить зло. Они оба так волновались, что забыли поругать меня за опоздание к обеду (а режим у нас в семье соблюдался очень строго).
Мама выпила какие-то капли, немного успокоилась, но потом взглянула на фотографию и опять разволновалась. И что такого на этой фотографии она увидела? Ну, сижу я возле кошки и котят, ну, смеюсь, так что тут плохого? Может, мама боится, что кошка была больной? Я стала успокаивать маму, уверяя, что после игр с котятами всегда приходила домой и мыла руки. Мама махнула рукой и оставила меня в покое. А папа взял с меня обещание, что я больше ни с одним незнакомым человеком, и вообще ни с кем без разрешения мамы и папы, никуда не пойду. Я пообещала.
И я сдержала своё обещание, я ведь была честной девочкой. Я никуда больше с незнакомым человеком не ходила . Я поехала с незнакомым человеком. Без мамы и папы и без их ведома. И произошло это всего через пару недель после случая с фотографией. Но об этом в следующий раз.
Вошли и этот дом, и этот сад, и лес.
( Н.Заболоцкий. Детство )
Тихим вечером, медленно тающим,
Там, где сосны, болото и мхи,
Хорошо над костром догорающим
Говорить о закате стихи;
Возвращаться опасной дорогою
С соучастницей вечной -- луной,
Быть принцессой лукавой и строгою
Лунной ночью, дорогой лесной.
( М.Цветаева. Лесное царство )
Глава 1
Нет, не только вкусный чай и массивные подстаканники запомнились мне в этой поездке. Хорошо помню, с какой жадностью я вглядывалась в мелькавшие за окном картины. Лес, когда же я увижу лес?
Я была охвачена нетерпением, и каждую рощицу, заросли кустарника вдоль дороги, жиденькую лесопосадку принимала за лес. И каждый раз разочаровывалась, когда заросли обрывались, и я видела, что за узкой полоской деревьев тянется поле, а за ним виднеется горстка домиков или пастбище или пыльная дорога и телеграфные столбы…
Но ближе к концу путешествия картина за окном изменилась. Потянуло в окно сырой свежестью, прохладой, деревья были непривычно высокими, они тянулись сплошным массивом, и не видно было ему конца.
- Это лес? – спросила я папу. И услышала долгожданное «Да!»
Тропинки убегали вглубь леса. И они выглядели так заманчиво, что хоть прыгай с поезда. И я глядела, глядела в окно до самого вечера, до темноты.
А ранним утром мы приехали в Стрый.
Город мы и не видели, сразу пересели на пригородный поезд и меньше чем через час прибыли в Моршин. Поднялись от вокзала – чистенького белого домика – вверх по переулку и вышли на улицу Ивана Франко. С одной стороны улицы (если её перейти) тянулся парк. С другой стороны, на углу, стояло белое здание со ступенями почти во всю длину фасада и колоннами.
- Это театр? – спросила я. Как выглядят театры, я представляла по журналу «Мурзилка». Там часто встречались картинки с изображением московских достопримечательностей.
Но оказалось, что это не театр, а всего лишь ателье мод. Дальше тянулся длинное одноэтажное здание, а за ним мы увидели дом с нужным нам номером на стене.
Это был красивый двухэтажный особняк. Впоследствии я узнала, что раньше он принадлежал священнику. Теперь же в нём было пять квартир – две на первом этаже и три на втором. С трёх сторон его опоясывала высокая веранда с деревянными перилами, на веранду надо было подняться по деревянным ступенькам. Наверное, поэтому все годы после отъезда из Моршина мне казалось, что и сам дом был из дерева.
Мы перешли узкий мостик через канаву, которая тянулась с этой стороны вдоль дороги. Неглубокая канава заросла травой, но, наверно, когда-то в ней протекал ручей. От мостика ещё с десяток шагов – и вот мы на ступеньках нашего нового дома.
Мы знали, что мама в это время находится на работе – в курортной поликлинике, но она должна была оставить ключ от комнаты у соседей, об этом у нас было договорено.
Зашли в дом. Небольшой холл. Справа – дверь квартиры номер один. Прямо – лестница на второй этаж – деревянные ступени, деревянные перила. Мимо лестницы с обеих её сторон вели вглубь дома два коротких отростка-коридора. В коридор слева выходила дверь второй квартиры. А справа от лестницы по коридору можно было пройти к чёрному ходу – выходу с тыльной стороны дома.
Лестница была в два марша, с поворотом, и под ней, кажется, размещалось какое-то подсобное помещение - кладовка или чулан.
Мы поднялись на второй этаж и зашли в коридор. В нём кроме двери с лестницы было ещё пять дверей. На противоположной от входа стороне - две квартиры. Справа в торце коридора – тоже дверь, она была открыта, и из неё плыли аппетитные запахи. Это была кухня соседей справа. В левом торце коридора - ещё одна дверь, и по цифре на ней мы поняли, что это и есть наша новая квартира.
Была ещё пятая дверь, справа от той, в которую мы вошли. Она тоже была распахнута, и я увидела деревянную лестницу, ведущую на чердак. Большое круглое окно-иллюминатор чердака я приметила, когда мы подходили к дому, и теперь подумала, что на чердак наведаюсь при первом же удобном случае.
Соседка, полная женщина лет тридцати пяти, отдала нам ключ, и мы вошли в комнату. Она была огромной и светлой. Папа поставил чемоданы, перевёл дух. Я водрузила на стул сетку-авоську, которую тащила всю дорогу, и огляделась. Напротив входа – большое окно с широким подоконником. Оно поразило меня своей высотой: до этих пор мы жили в домах с маленькими окнами. И потолок в этой комнате был намного выше, чем в чегемских домах.
У стены справа, близко к входу в комнату, возвышалось что-то прямоугольное, высокое, как шкаф, пристроенное прямо к стене. Папа объяснил мне, что это печь, и она отапливает комнату газом. Внизу печи была дверца, я приоткрыла её и заглянула. Изогнутая металлическая труба, горелка… Совсем эта печь не была похожа на печки в Чегеме. И духовки в ней не было, и ничего на неё не поставишь, ни кастрюлю, ни чайник – некуда ставить. Печь была обложена изразцами бледно-абрикосового цвета с рельефным орнаментом. Покрытые глазурью изразцы блестели. Я провела по ним рукой, и ещё раз – изразцы приятно было гладить.
Но где же, на чём наша мама готовит? Слева вплотную к стене стоял стол, а на нём я увидела электроплитку. Это тоже была новая для меня вещь. В Чегеме мы готовили на печи, а в тёплое время года – на примусе.
Там же, в самом углу находилась эмалированная раковина с краном. Вода прямо в комнате! Я немедленно подбежала, покрутила кран и восхищённо наблюдала, как льётся из крана вода. Папа подошёл, вымыл руки, умылся, я сделала то же самое. Меня переполнял восторг: газовая печь с изразцами, большое окно с широким подоконником, водопровод в квартире, электроплитка - столько чудесных вещей сразу!
А ещё пол! Я забыла сказать про пол. Он не был земляным, как у Куны, и крашеным, как в доме Аминат. В этой квартире был паркет. Я ещё не знала этого слова, и услышала его сейчас от папы впервые.
Пока папа брился, я выглянула в окно. Вид из окна мне понравился, но я недолго им любовалась. Я вспомнила мамины слова из последнего письма о том, что она приготовила для меня сюрприз, и стала искать этот сюрприз. Долго искать не пришлось. На полу между печью и топчаном стояли одна на другой две большие картонные коробки (в таких в магазины привозили сливочное масло). Верхняя была доверху заполнена шоколадными конфетами моих любимых сортов: «Южная ночь», «Белочка», «Мишка на севере», «Кара-Кум» и ещё три-четыре сорта. Столько конфет сразу у меня никогда не было – ни на Новый Год, ни в дни рождения. Я была невероятной сластёной, и такой замечательный сюрприз оценила в полной мере.
Папа поднял верхнюю коробку, и я открыла ту, что была под ней. Она была наполнена вяленой рыбой – таранкой. Рыба была такой, какую мы с мамой особенно любили – твёрдой, хорошо провяленной, жирной, с икрой. Папа был равнодушен к вяленой рыбе, а мама и я считали её самой вкусной вещью на свете. Но поесть её нам выпадало очень редко, а тут вдруг целая коробка! Рыба затмила даже конфеты. Я полюбовалась на неё и закрыла коробку. Лакомиться буду потом, а сейчас – скорее к маме!
У соседки мы узнали, как пройти в курортную поликлинику. Оказалось, что это совсем близко. Вход в парк был прямо напротив нашего дома, мы перешли улицу и зашагали по широкой аллее парка. И через десять минут мы уже стояли в поликлинике перед кабинетом, в котором вела приём наша мама.
Мы не видели маму целых два месяца и очень волновались. У кабинета была небольшая очередь. Из кабинета вышел пациент, и мы тут же зашли. Мама в белом халате сидела за столом и что-то писала.
- Мама, мы приехали! – я бросилась к ней. Как же я соскучилась по маме, как хорошо уткнуться, прижаться, ощутить, как гладят по голове и обнимают меня ласковые мамины руки, вдохнуть знакомый запах её духов.
Мама и папа что-то наперебой говорили, мама прижимала меня к себе, сокрушалась, что я похудела, задавала вопросы и, не дослушав ответы, задавала новые вопросы. Под кабинетом ожидали приёма пациенты, и мама торопилась узнать всё самое главное. Она сияла от радости и была такой красивой, самой красивой мамой на свете.
Мы с папой вышли из поликлиники. Маме ещё три часа принимать больных. Как же провести это время? Отец спросил:
- В парке погуляем или домой пойдём?
- А в лес можно?
- Можно, если не устала, - улыбнулся отец.
Я видела, что ему и самому очень хочется пойти в лес.
- Не устала ни капельки! Идём скорее!
Парк переходил в лес сразу за санаторием «Мраморный дворец». Мы прошли опушку, густо заросшую кустами малины, и вот мы уже в лесу. Высокие, старые ели, прохлада, папоротник, он тут рос повсюду. По книге Верзилина я сразу его узнала. И орешник лещину тоже узнала. Округлые крупные листья с зазубринами по краю; белые, ещё неспелые, орешки – по три вместе, но каждый орешек в своей собственной бледно-зелёной чашечке. Эти орешки я видела на картинке в книге. Я сорвала орешек, попробовала – он был невкусным.
Встретили мы и дикую грушу, и лесную яблоню с яблоками, но пробовать их не стали: плоды были ещё совсем мелкими и зелёными. Мы пошли дальше. Мне очень уютно, весело было в лесу, я не чувствовала его чем-то чужим. Казалось, что я у себя дома, что всегда здесь ходила. Лес был мне другом, это я сразу поняла.
Мне хотелось найти грибы, но они не попадались.
Щебетали птицы, мелькнула среди ветвей белка.
- Папа, это похоже на крымский лес, да? – спросила я. Отец часто вспоминал леса вокруг Ялты.
- Нет, в Крыму леса светлые, солнечные, сухие, а здесь солнца мало, лес сырой, - сказал отец.
Сырой? Разве тут сыро? Папа ошибается, нет тут никакой сырости, под ногами сухо. Да и солнце заглядывает в лес. Вон поляна впереди, она вообще вся солнцем залита. А какая она красивая!
- Папа, смотри, какая полянка! – я побежала вперёд.
Большая поляна, зелёная, заросшая - особенно густо по краю - белыми цветами земляники, была весёлой, солнечной, нарядной и манила к себе. Она лежала чуть ниже, чем окружающий её участок леса. Я сбежала вниз к земляничной поляне и только занесла ногу, чтобы ступить на неё, как услышала
- Лидуся, стой! Это болото!
Отец сбежал с косогора за мной и схватил меня за руку.
Я подумала, что папа шутит. Разве болота бывают такими? Я читала про них, я знаю: болота - это унылые, безжизненные топи. Нет, папа, конечно, ошибается.
Но отец не ошибся. Это действительно было болото. Мы обошли его и углубились дальше в лес. Я шла притихшая и думала о болоте, выглядевшем как земляничная поляна. Отец посмотрел на меня и решительно сказал:
- Всё! Пора возвращаться, ты устала. Да и мама скоро придёт с работы.
И мы повернули обратно. На память о первой прогулке по лесу я сорвала лист папоротника, чтобы засушить его в книге.
На следующий день я начала знакомиться с домом и окрестностями. С сожалением узнала, что детей моего возраста в нашем доме нет, одни малыши. Зато вскоре я познакомилась с девочкой, которая была на три-четыре года старше меня и отдыхала с родителями в Моршине. Жили они по соседству – снимали комнату и лечились по курсовке. Как звали девочку, точно не помню, но кажется, Леной. Она была очень спокойной, мягкой, доброй и совсем не «задавалась», несмотря на то, что была старше.
А познакомились мы на почве общей любви к кошкам. Кто-то выбросил кошку с крошечными котятами в парк. Котята лежали в большой картонной коробке, рядом стояло блюдце с молоком – люди подкармливали кошачье семейство. Я увидела, как девочка-подросток подошла к кошке и, развернув кулёк, стала кормить её остатками своего обеда. Это была Лена.
Мы с Леной немедленно подружились и взяли шефство над многодетной кошкой.
Прежде всего, мы решили, что кошке нужен дом. Ведь может пойти дождь, и кошка с котятами промокнут. Мы принялись за постройку шалаша из еловых веток и кусков картона. Каждое утро мы бежали к своим подшефным, приносили еду для кошки, наливали свежую воду, поправляли кошкин дом и дежурили возле шалаша, чтобы никто не обидел кошку с котятами. К нам подходили гуляющие в парке курортники, сочувственно смотрели на бездомную кошку, хвалили нас за заботу о ней. А мы горячо уговаривали их взять кошку или котёнка к себе домой. Но все эти люди были приезжими, и брать кошку им было некуда. А из местных мы никого не знали. Мои родители наотрез отказались брать кошку. В Чегеме мы пережили трагедию – потеряли нашу любимую Белку, и мама не хотела больше заводить домашних животных.
В конце концов мы сумели пристроить наших подопечных. Котят разобрали, взял кто-то и кошку.
А Лена вскоре уехала: закончился срок лечения. Я долго вспоминала эту славную девочку, мою первую моршинскую подружку, и нашу дружбу, к сожалению недолгую.
С кошачьим семейством был связан ещё один случай. В один из дней, когда я в одиночестве гуляла в парке, изучая все его закоулки, меня окликнул незнакомый человек:
- Девочка, постой!
Он подошёл ко мне и спросил:
- Скажи, это ты ухаживала за кошкой с котятами в парке?
- Ага. Только я не одна, ещё Лена, и другие дети приходили …
- Я вас сфотографировал, а отдать фотографии не мог: пришёл, а кошки с котятами уже нет, и никого нет. Хорошо, что сейчас тебя встретил, - радостно объяснял мужчина.
Я тоже обрадовалась: останется теперь у меня память и о Лене, и о кошкином доме. Фотоаппараты тогда мало у кого были, сфотографироваться удавалось редко, и это было всегда событием.
И я доверчиво пошла с незнакомцем. Мужчина по дороге расспрашивал меня, где я живу, кто мои родители, я охотно отвечала ему. Мы пересекли парк и подошли к санаторию «Мраморный дворец». Здесь мой новый знакомый попросил подождать его и пошёл в корпус санатория за фотографиями. Ждала я недолго, он вскоре вышел и протянул мне фотографию:
- Бери, будет память.
Я поблагодарила этого доброго человека и весело, вприпрыжку побежала домой.
Незначительный эпизод, который мне не запомнился бы, скорее всего, если б не реакция родителей. Я опаздывала на обед и, понимая, что мама будет сердиться на меня, сразу попыталась нейтрализовать её недовольство и перевести разговор на приятную тему:
- Мама, а меня сфотографировали!
Я протянула ей фотографию. Мама не обрадовалась, а стала озабоченно расспрашивать:
- Кто фотографировал? Где ты взяла фотографию? Да расскажи толком!
Я рассказала про незнакомого дядю, с которым я ходила к санаторию «Мраморный дворец» и который дал мне эту фотографию.
Родители переглянулис,ь и мама сказала непонятное отцу: «А лес совсем рядом…».
При чём тут лес? И почему мама с папой так волнуются? Я ничего не понимала.
Отец нервно ходил по комнате (он всегда, когда был в сильном волнении или чем-то возбуждён, ходил по комнате взад-вперёд) и растолковывал мне, что с незнакомыми людьми нельзя заговаривать, нельзя с ними никуда ходить, нельзя у них ничего брать.
А мама ему сказала:
- Нет, ты только взгляни на фотографию.
Папа посмотрел и ещё больше помрачнел, и он опять стал разъяснять мне, что бывают среди взрослых плохие люди, и они могут причинить зло. Они оба так волновались, что забыли поругать меня за опоздание к обеду (а режим у нас в семье соблюдался очень строго).
Мама выпила какие-то капли, немного успокоилась, но потом взглянула на фотографию и опять разволновалась. И что такого на этой фотографии она увидела? Ну, сижу я возле кошки и котят, ну, смеюсь, так что тут плохого? Может, мама боится, что кошка была больной? Я стала успокаивать маму, уверяя, что после игр с котятами всегда приходила домой и мыла руки. Мама махнула рукой и оставила меня в покое. А папа взял с меня обещание, что я больше ни с одним незнакомым человеком, и вообще ни с кем без разрешения мамы и папы, никуда не пойду. Я пообещала.
И я сдержала своё обещание, я ведь была честной девочкой. Я никуда больше с незнакомым человеком не ходила . Я поехала с незнакомым человеком. Без мамы и папы и без их ведома. И произошло это всего через пару недель после случая с фотографией. Но об этом в следующий раз.