lidiamp

12
За первой партой в том ряду, что у окна, сидели дочь директора школы и сын первого секретаря райкома партии. Видимо, это было привилегированное место, вроде ложи в театре.
Мысль о привилегированном месте возникла у меня сейчас, а тогда мы, первоклашки, о таких вещах не знали. Надо сказать, Славик и Галя были очень славными, скромными и о своём особом положении, скорее всего, и не подозревали. Славик мне очень нравился все два года, которые я училась в этой школе.
Появились у меня в классе и подруги. Тамарочка была высокой, кудрявой, бойкой и очень смешливой девочкой. Нас обеих выбрали санитарками, и каждое утро мы стояли в дверях класса и проверяли чистоту рук и ногтей у одноклассников. Строки стихотворения «Мы с Тамарой ходим парой» мне казались написанными про меня и мою первую школьную подружку.
А второй подругой была кабардиночка Роза. У неё были длинные косы, чёрные глаза, нежный румянец и застенчивая улыбка. На переменках мы ходили по коридору, взявшись за руки, и болтали обо всём на свете.

С тыльной стороны школьного здания тянулись грядки-делянки, закреплённые за всеми классами. Возле каждой делянки на палке, воткнутой в землю, была прибита табличка с обозначением класса, который ухаживает за растениями. Что мы выращивали на своих делянках, я не помню, наверно, это была кукуруза. На уроках труда мы прорывали траву, рыхлили землю на своей грядке. Учительница говорила, что класс, который соберёт самый хороший урожай, будет награждён. И мы старались, как могли. Чем наградят победителей, мы не задумывались, нас вдохновляла сама мысль о победе. Мы гордо именовались юннатами – юными натуралистами.
В один из дней Александра Георгиевна объявила, что наши подопечные грядки нуждаются в удобрениях. Каждый ученик должен был срочно принести ведро куриного помёта. Почти у всех учеников нашего класса родители вели хозяйство, у всех были куры. Поэтому никаких затруднений задание не вызвало. На следующий день мои одноклассники принесли удобрение.
Наша семья жила на съёмной квартире, кур и прочую живность не держала, поэтому пришлось просить нашу хозяйку, Куну, помочь с выполнением ответственного задания. Куна уже использовала имевшиеся запасы помёта для собственного огорода, но всё же наскребла мне ведро помёта. И я, запоздав с выполнением задания на два дня, получив замечание от учительницы, от которого пришла в полное отчаяние, спешила реабилитироваться и радостно тащила ведро в школу.
Папа в это время был в отъезде. Мама с раннего утра убежала на работу в больницу. Поэтому ведро пришлось тащить мне самой. Я шла медленно, отдыхая через каждые сто метров, а школа была далеко от дома. В результате я впервые с начала учебного года опоздала на урок. Со страхом ожидая наказания за опоздание, я подошла к двери класса и тут глянула на свою драгоценную ношу. Всю дорогу я шла и гордилась, что несу такое нужное удобрение. Теперь я взглянула на этот груз иными глазами. Как ни крути, это всё-таки было ведро какашек, пусть и куриных. Заносить его в класс, пожалуй, не стоило. Я вздохнула и потащила ведро обратно по длинному коридору к выходу. В школьном коридоре никого не было, во дворе тоже было пустынно. Посоветоваться, куда деть дурацкое ведро, было не с кем, и, немного поразмыслив, я потащила его за школу. Я поставила ведро под окнами нашего класса, возле самой грядки, и с облегчением побежала обратно.
Александра Георгиевна пожурила меня за опоздание и разрешила сесть. Когда закончился урок, она спросила, принесла ли я удобрение, и я, сияя, ответила, что ведро поставила под окном напротив нашей грядки. Учительница отчего-то заволновалась, мы с ней пошли за школу, к нашей грядке, но ведра там не было. Так я впервые узнала о таком неприятном явлении, как кража. Оказалось, что даже на такую специфическую материальную ценность могут найтись воры. Расспросы технички (уборщицы) и других взрослых, опросы детей ничего не дали, ведро с помётом не нашлось.
Я получила выговор от учительницы за то, что бросила такую ценность без присмотра (надо было, оказывается, всё же внести в класс), и меня обязали принести удобрение повторно.
Это были очень трудные для меня дни. С одной стороны мной была недовольна мама: опять проблемы с поиском удобрения. С другой стороны Куна огорчилась из-за утраченного ведра: жила она бедно, и лишнего ведра в хозяйстве не было. Учительница тоже была огорчена: класс недовыполнил план по сдаче помёта. Она напоминала мне о моей помётной задолженности, а взять удобрение было неоткуда. В конце концов, всё утряслось. Мама купила Куне новое ведро, Александра Георгиевна перестала требовать от меня невыполнимое (подозреваю, что мама зашла в школу и объяснила, что удобрения у нас нет и взять негде), меня все оставили в покое. Но за неделю я успела измучиться, и возненавидела воровство как самый страшный порок.

Какая путаница царит в головах 7-8-летних малышей, когда речь идёт о течении времени, о событиях, имевших место в прошлом! В школе произошло трагическое событие: погибла девочка-старшеклассница. Звали её Зоя. Нас, первоклассников эта печальная новость, очень сильно взволновала. Мы обсуждали её на всех переменках. Зоя попала под машину, переходя дорогу – трассу, соединявшую Чегем с Нальчиком. В день похорон вся школа, за исключением самых младших, провожала Зою в последний путь.
Через какое-то время на уроке литературы (предмет назывался – чтение) зашла речь о героине Великой Отечественной войны, Зое Космодемьянской. И в моей детской голове эти две Зои невероятным образом совместились. И долгое время я считала, что Зоя Космодемьянская училась в нашей школе и погибла, попав под машину. Как это совмещается с давно закончившейся войной и тем фактом, что Зою повесили фашисты, я не задумывалась,

На день рождения мне подарили книгу Марка Твена «Принц и нищий». В семь лет я уже бегло читала, но эту книгу нам читал вслух по вечерам папа. Традиция семейного чтения у нас поддерживалась все годы моего детства. Книга меня совершенно покорила. У меня было такое ощущение, что на меня обрушили целую гору новых сведений, гора эта погребла меня с головой, но я выбралась на поверхность, отряхнулась и стала обозревать вновь приобретённые сокровища знаний. Средневековая Англия, династия Тюдоров, король Эдуард 1, тюрьма Тауэр, дворец и придворные нравы, роскошные костюмы, необычные церемониалы, мальчик для битья, ведьмы, которых сжигали за то, что они умели вызывать дождь, фантастически красочная церемония коронации, рыцарская честь, доблесть и коварство, мужество и верность, малодушие и преданность… Сколько нового может узнать семилетний ребёнок из одной хорошей книги!
И ещё одно знание я почерпнула из этой повести. Я узнала, что бывает такое страшное явление, как сумасшествие. Ни одного эпизода ни в какой книге я не читала с таким ужасом, как сцену встречи принца Эдуарда с безумным отшельником в лесу. Отец читал спокойно, не понимая, какое леденящее кровь воздействие оказывает на меня описание того, как безумец готовится казнить маленького мальчика, с отцом которого, королём, у него имелись свои счёты. Сердце колотилось и выскакивало из груди, я чувствовала себя этим связанным и беспомощным мальчиком, видела жуткую улыбку помешанного старика, я просто умирала от страха. Всё закончилось благополучно для принца, но потрясение от этой сцены не давало мне заснуть и стало на некоторое время моим кошмаром. Перечитывая книгу бесконечное количество раз, я всегда пропускала эти страницы.

Школа школой, а после уроков я по-прежнему проводила время на улице в обществе двух подружек из соседних дворов, двух Фатимат и ещё нескольких кабардинских друзей. Мне как раз в это время купили фильмоскоп и кучу диафильмов к нему. Фильмоскоп был не из тех, что проецируют изображение на экран (стену или простыню). Диафильмы в нём надо было рассматривать, поднеся окуляр к самому глазу, закрыв второй глаз – как в микроскопе. Диафильмы были цветные и, как я теперь понимаю, выполненные хорошими художниками: «Руслан и Людмила» в двух сериях-диафильмах, «Генерал Топтыгин" по стихотворению Некрасова, японская сказка «Жёлтый аист», сказка «Маша и медведь», ещё какие-то диафильмы. С появлением у меня фильмоскопа мой рейтинг среди кабардинских друзей значительно повысился. Они просили разрешения заглянуть в окуляр, а я важничала, устанавливала очередь и наблюдала за порядком в ней.

Другой любимой игрушкой был калейдоскоп. Вообще-то он был не второй, а самой что ни на есть первой, самой любимой игрушкой, лучшим развлечением для меня. Калейдоскоп был чудом, непонятным и влекущим своей тайной. Орнаменты, возникавшие в трубке при малейшем её повороте, были один прекраснее другого, цвета их – насыщенные, яркие на просвет, ликующие.

Думаю, отсюда и пошла моя любовь к витражам. Будь моя воля, я бы на каждом шагу располагала витражи: в домах, магазинах, детских садах, школах, учреждениях. Это ведь лучшее средство от уныния, скуки, усталости и депрессии. Но я отвлеклась.

Удивляюсь бесконечному терпению родителей, которых я непрерывно дёргала и отвлекала от их взрослых дел воплями: «Мама, скорее! Смотри, какой узор! Папа! Скорей, а то он сломается!» Картина, возникавшая в калейдоскопе, была так невероятно прекрасна, что мне было необходимо разделить свой восторг, чтобы не захлебнуться им. Родители подходили, смотрели, хвалили очередной орнамент и отходили, чтобы продолжить свои занятия, а через минуту раздавался очередной восторженный вопль, и они опять подходили, оценивали, восхищались… Мне бы сейчас столько терпения, сколько было у них.
Говорят, что больше всего мы причиняем боли тем, кого больше всего любим. Это верно даже в отношении вещей, которые мы любим. Может быть, о боли говорить в этом случае нельзя, но о неприятности, которые мы причиняем любимым вещам, об ущербе, который наносим им, говорить можно. Любимые книги – всегда самые потрёпанные, любимая одежда – наиболее заношенная. А моему калейдоскопу вообще не повезло. Я долго боролась между желанием разгадать его тайну и стремлением сберечь спрятанную в нём красоту, чтобы наслаждаться ею и дальше. Любознательность одержала победу над любовью к прекрасному. Я разобрала это чудо чудное, тайну тайную, а когда разобрала, расплакалась. Не знаю, чего я ожидала. Наверное, думала, что внутри прячется какая-то жар-птица, что-то совершенно волшебное и невиданное. А передо мной лежали два стеклянных кружка, три узкие и длинные полоски зеркала и кучка жалких разноцветных мелких стёклышек. И всё! Никакой тайны, никакой жар-птицы. Собрать калейдоскоп снова так, как было, не удавалось. Что-то в нём сместилось, зеркальные полоски не держались, стеклянное донышко выпадало. Калейдоскопа больше не было.
И только через пять лет мне снова купили калейдоскоп. Тогда мы уже поселились в Евпатории, я ходила в пятый класс, но узоры в калейдоскопе рассматривала с не меньшим восхищением, чем в первом классе, и могла этим заниматься по часу и больше.
Мне иногда кажется, что у Обломова тоже был калейдоскоп. И тогда понятно, как мог он часами лежать на диване в своём халате, бездельничать и при этом не скучать. С калейдоскопом – запросто!