Крымские каникулы (окончание)
Apr. 10th, 2009 01:13 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
VI.
На другой день после поездки в Ялту с утра хмурилось, и на море мы не пошли. Мама дремала у телевизора. Муж углубился в чтение старых журналов. Закончив утренние хлопоты по дому, я взяла Алёшу за руку и стала решительно подниматься на пятый этаж. Плохую погоду я восприняла как подсказку судьбы: иди уж, не откладывай, сколько можно тянуть.
Перед дверью я помедлила, внутренне собралась и нажала звонок. Сначала было тихо, потом раздались шаги, и из-за двери спросили:
- Кто там?
- Это Лида, дочь вашей соседки с первого этажа, Ольги…
Я не успела договорить, дверь распахнулась. На пороге стояла незнакомая худощавая, с виду немного измождённая женщина, коротко остриженная, темноволосая с лёгкой проседью. Одета она была в спортивные выцветшие трико, растянутые на коленях, в такую же выцветшую ковбойку и разношенные тапочки. В выражении её смуглого худого лица было что-то аскетичное, чуть угрюмое и настороженное.
Я застыла на месте, потом сообразила, что художница Шурочка, видимо, живёт не одна. Наверное, эта женщина её родственница.
- Мне нужна Александра Анатольевна, - объяснила я женщине.
Она улыбнулась, и от улыбки сразу исчезли и настороженность, и суровость, и замкнутость в её облике. Детское, открытое и простое выражение лица, умный, внимательный взгляд. Какая она… разная, эта родственница. И как не похожа на назойливую Шурочку.
- Я – Александра Анатольевна. Входите, - она посторонилась и пропустила нас в квартиру, - Я тут к ремонту приступила, так что не пугайтесь, у меня беспорядок.
До меня не сразу дошёл смысл сказанного. Я оглядывалась, ожидая увидеть «бабочку», но никого в однокомнатной скромной квартире больше не было. Кроме роскошного рыжего кота, который спал на стуле.
- А где же…- начала я и вовремя прикусила язык. Я начинала понимать, что произошла ошибка, путаница.
- А где же картины? Вы ведь пишете картины, мне мама говорила… И Вова о вас так хорошо отзывался…
- А-а, Вова, - её улыбка стала ещё теплее, - Да, мы с ним подружились, он интересный человек. А картины сейчас покажу.
Она полезла за шкаф, стала что-то доставать оттуда, потом за диван, потом в нижний отдел серванта, а я в это время осматривала комнату.
Двери на балкон были раскрыты, двери из комнаты в прихожую и двери кухни – тоже распахнуты настежь. По квартире гулял весёлый ветерок, развевал занавеску и разносил удивительно приятный и смутно знакомый аромат. Я крутила головой, пытаясь найти источник запаха. Так пахнет обычно не в квартире, а на природе, в парке, в лесу.
- Это можжевельник, - улыбнулась хозяйка, поняв, почему я кручу головой и втягиваю носом воздух, - Вот, веточки стоят, это они так пахнут.
Действительно, везде были расставлены вазочки с ветками причудливой формы, гладкими, словно отполированными, светло-орехового цвета.
- В санатории, где я работаю, подожгли куст можжевельника. Куст погиб, а уцелевшие ветки я принесла домой.
- Какие гладкие, - я погладила ветку на комоде, - как рога оленя. Вы их полировали?
- Немного потёрла, - ответила художница, - Простой тряпочкой, больше ничем.
Она продолжила раскопки за диваном. Я продолжила осмотр комнаты. Обоев на стенах не было. Одна стена была расписана красками – берёзовая роща. В противоположном углу на стыке двух стен была нарисована - в натуральную величину - пушистая молоденькая ёлочка. Половина ёлки приходилась на одну стену, половина – на другую, и от этого возникал эффект объёма. Прямо не рисунок, а голограмма. Я выразила своё восхищение, и Шурочка сказала:
- Это вместо живой ёлки. На Новый год я цепляю на неё мишуру, и издалека кажется, что в комнате действительно стоит ёлка.
Алёша рассматривал берёзовую рощу, перешёл к ёлке. Он не задавал никаких вопросов, но я видела, что ему здесь всё нравится: и деревья на стенах, и можжевельник, и кот, который к этому времени проснулся и спрыгнул со стула. Он подошёл к Алёше, потом ко мне, дал себя погладить.
- Вообще-то, он не к каждому подходит, с характером, - сказала художница. - И погладить себя не всем разрешает.
Было видно, что для неё это важно – то, что кот воспринял нас благосклонно.
На стенах висели в рамках акварели: пейзажи, букеты цветов. Пейзажи в основном крымские, но попадались и другие – лес, озеро, роща, опять лес, дремучий, сказочный.
- Да, это средняя полоса России. А вот это Подмосковье, у меня там детство прошло, - поясняла Шурочка. Странно, она понимает меня без слов, отметила я. Только соберусь задать вопрос, а она уже отвечает.
А хозяйка уже расставляла свои картины везде, где было свободное место: на стуле, на диване, вторым рядом – на спинке дивана, на полу у стены. Картин было много, и все они были разных размеров и написаны на картоне, фанере, кусках ДСП (или ДВП? Я всегда путаю. Ну, в общем, того, что настилают на пол), ещё на чём-то, что мне не удалось определить.
- На краски много денег уходит, - грустно сказала Шурочка, - На другое уже не хватает, пишу на чём придётся. Я ведь не профессиональный художник, начала писать лет десять назад, а когда вышла на пенсию всё время трачу на это. Правда, ещё подрабатываю, на одну пенсию не проживёшь.
- А кем вы работаете?
- Работала архитектором. Потом занималась ландшафтным дизайном, обустраивала парк при санатории. Парк огромный, было куда руки приложить. А теперь там же садовником работаю.
У неё были руки работника и мастера – сильные, жилистые и в то же время, как бы это сказать…одухотворённые, что ли. Руки творца. Такие руки бывают у скульпторов, например. У тех, кто творит красоту и при этом физически много трудится.
- Сколько же вы картин написали? – спросила я, в то время как она всё расставляла картины, теперь уже вверху, на серванте, на подвесной полке.
- Да это остатки, я много раздала, дарила, и продавала тоже. Друзьям отсылала в Подмосковье, сестре в Запорожье. А часть картин находится в Симферополе, в Центре Рериха.
Ну вот, а я и не знала про этот Центр Рериха. Сколько сегодня открытий сразу.
- А вообще, - продолжала Шурочка, - я не считала, точно не знаю. Около тысячи работ, наверно, будет.
Она закончила расставлять картины и отошла. Я обвела взглядом весь этот вернисаж. Мне был явлен необычный и необыкновенный мир – мир снов, грёз, мечты, видений, воспоминаний о том, что было и не было, и что только будет. И в то же время вполне реальный, знакомый мир: природа степного Крыма, море, южный берег и горы, лесные чащи и речушки. Но налёт сказочности присутствовал почти во всех картинах, хотя трудно было понять, в чём он заключался.
В углу на стуле стояла большая картина с изображением неба – глубокого, с каким-то космическим завихрением облаков и сиянием в центре завихрения, и в голове у меня сразу грянула музыка, я словно перенеслась в костёл, где когда-то слушала концерт органной музыки.
- Что это? – спросила я, указывая на картину.
Шурочка взглянула мельком на картину.
- А, это. Это ещё не оконченная работа. Мне приснилось небо и облака вот такие, как в спираль закрученные. Встала и сразу начала рисовать, пока не забылось.
- Они затягивают. Как в туннель. И музыка звучит, - сказала я.
- Какая музыка? – живо заинтересовалась Шурочка.
- Не знаю. Органная, кажется. Может, Бах? Я в Польше слушала орган… Может, оттуда воспоминание…
Я посмотрела на другие картины. Музыка звучала отовсюду, разная: то пела флейта, то скрипка плакала и ликовала, то слышался голос виолончели. А Шурочка следила за моим взглядом и всё время спрашивала: какая музыка, а сейчас, а вот теперь какая? Не Чайковский, случайно? Она очень любит четвёртую симфонию Чайковского (если я напутала, и она говорила не о четвёртой симфонии, а о третьей или вообще не о симфонии, а о третьем концерте, пусть простит меня Шурочка. Мои познания в этой области близки к абсолютному нулю).
Я не могла объяснить, чью музыку я слышу, и это её очень огорчало. Один раз я неуверенно сказала, что, кажется, это Сибелиус, а название вещи не помню, хотя мне она очень нравится. Это когда я посмотрела на избушку в зимнем лесу, высокую ель у окна избушки и слабый свет, пробивавшийся из окна в ночной таинственный мир.
- Вы пишете с натуры? – поинтересовалась я.
- По-разному. С натуры, с фотографий и открыток, часто – из головы. Приснится картина – я просыпаюсь и пишу. Вот это всё, - она показала на несколько картин, стоявших на диване, - всё фантазии и сны. Вы же и сами видите.
Я посмотрела на картину: в ложбине стелился туман, белые (совершенно белые) олени щипали траву, росли какие-то необыкновенные цветы. Всё обыкновенно – и всё сказочно.
- Мне эти белые олени недавно приснились. Пока не написала картину, не могла ни о чём другом думать, - призналась Шурочка.
- И эта избушка в ночном лесу тоже приснилась, - уверенно сказала я. И ошиблась.
- Нет, у меня отец был лесником, и мы жили в таком домике, и ель росла под окном, всё так и было, как на картине.
На почётном месте стоял портрет кота, любимца нашей хозяйки. Портрет был хорош, вполне достоин самого оригинала. Кот, как будто понимая, что сравнивают, подошёл и картинно уселся рядом с портретом, на диване, окружив себя пышным хвостом.
А потом мы заговорили о литературе, о стихах, я призналась, что иногда пописываю, хотя не придаю этому большого значения. И оказалось, что и Шурочка пишет стихи. Сестра её, живущая в Запорожье, художница по профессии, сделала иллюстрации к детской книжке (прелестные стихи о котятах), написанной Шурочкой, и они совместно издали эту книжку. Один экземпляр хозяйка подарила мне. И ещё подарила несколько своих удивительных стихотворений. Они были написаны от руки: ни компьютера, ни даже печатной машинки не было у неё. И вообще по всему чувствовалось, что с трудом сводит она концы с концами, что жизнь её – ежедневная борьба за существование, за то, чтобы выжить в этом жестоком мире.
Я сказала, что она могла бы неплохо зарабатывать, тиражируя и продавая свои крымские пейзажи. Курортники охотно покупают такие вещи. Шурочка согласилась:
- Я знаю, что могла бы. Но надо не только писать, надо потом стоять и продавать эти картины. Я с одной женщиной договорилась, она возьмёт на продажу несколько моих вещей. Понимаете, дело в том, что продавать я не умею. И писать одно и то же, копии, не люблю. Хочется новое создавать, а не множить то, что уже сделано. А если это единичная вещь, она стоит дорого, такую продать сложнее. Нет, придётся делать копии, никуда я не денусь, жить-то надо.
Мы пили чай с карамельками. Алёша играл с котом и грыз карамельки. Он прислушивался к нашему взрослому разговору, и я видела, что у него уже накопились вопросы, но он потом мне их задаст, когда мы будем с ним одни.
Хмурое утро перешло в солнечный полдень, и значит, после обеда, когда спадёт жара, можно будет пойти на море. Я подошла к балкону.
- Можно я выйду на балкон, посмотрю сверху на нашу улицу. Мама же на первом этаже живёт, и я никогда не видела это район сверху.
- Ну, конечно, можно. Смотрите, сколько захочется, - ответила Шурочка.
Я вышла на балкон. Внизу был широкий палисадник (дом наш стоял на приличном расстоянии от красной линии улицы) с помидорами, малиной, маленькими деревцами персика, кустами сирени, потом тротуар, дорога, за ней – подземный переход к вокзалу и сверху – железная дорога, за ней вокзал, привокзальная площадь, улица Фрунзе и её пятиэтажки, а левее виден частный сектор: улицы Некрасова, Токарева… А вдалеке за всеми этими домами и улицами я увидела МОРЕ!
Я приезжала к родителям в этот дом каждое лето, начиная с момента вселения в него, целых тридцать лет. Я любила этот дом, родительскую квартиру в нём, весь этот уютный район с его сообщающимися дворами, кипящими зеленью деревьев и кустов, но втайне всегда немного грустила, что дом наш так далеко от моря. Вот выглянуть бы утром в окно – и увидеть море. Счастливчики те, кто могут это сделать. А жителям нашего дома не повезло. Чтобы увидеть море, надо долго идти или ехать трамваем и потом опять идти. Что поделаешь – мы живём на другом конце города. Так думала я всегда. И вот вышла на балкон пятого этажа – и увидела море. Конечно, в отдалении, конечно, греческая церковь и мечеть были едва видны, а скверик Караева и вовсе неразличим. Но море было видно, оно сверкало синей полосой и терялось на горизонте. Вот и ещё одно открытие.
Я мысленно пересматривала свои сокровища, свои открытия этого дня: Шурочка – вовсе не та назойливая, с аффектированным поведением особа, которую я за неё принимала. Шурочка – удивительная и замечательная, и её сказочные картины с музыкой, в них скрытой, и можжевеловые ветки, похожие на оленьи рога. И ветер, гуляющий по квартире, с ароматом можжевельника. И важный рыжий кот. И стихи Шурочки. И море, море прямо из окна, как я всегда мечтала. Я перебирала все эти впечатления, стоя на балконе, как перебирали мы с Алёшей гальку на ливадийском пляже, любуясь каждым камешком с его особенной красотой.
А потом мы попрощались с художницей Шурой и спустились к себе домой.
- Мама, - спросила я вечером, - а кто эта полная женщина, ну такая…одевается очень пёстро, со всякими оборочками, и очень разговорчивая, - и я изобразила манерную позу «бабочки».
Мама сразу поняла, о ком речь.
- Да это курортница с четвёртого этажа. От неё все уже прячутся, такая разговорчивая.
На память о Шурочке у меня осталось три её картины, несколько стихотворений и детская книжка о котятах.
И ещё несколько строк, написанных мною тогда же. Вот они.
ХУДОЖНИЦЕ
I.
Я брожу среди ваших снов
По колено в траве и тумане.
Этот мир и знаком мне, и нов.
Мне тепло в нём. Он ласково манит
На весёлую речку Салгир,
В лес, повенчанный с тихою тайной –
Чуть наивный и мудрый мир.
Загляни в него, путник случайный.
II.
На перекрёстке яви и видений
Пасутся чутко белые олени,
И склёвывают с листьев цапли
Рассветных рос мерцающие капли.
Вот и вся история о крымских каникулах.
На другой день после поездки в Ялту с утра хмурилось, и на море мы не пошли. Мама дремала у телевизора. Муж углубился в чтение старых журналов. Закончив утренние хлопоты по дому, я взяла Алёшу за руку и стала решительно подниматься на пятый этаж. Плохую погоду я восприняла как подсказку судьбы: иди уж, не откладывай, сколько можно тянуть.
Перед дверью я помедлила, внутренне собралась и нажала звонок. Сначала было тихо, потом раздались шаги, и из-за двери спросили:
- Кто там?
- Это Лида, дочь вашей соседки с первого этажа, Ольги…
Я не успела договорить, дверь распахнулась. На пороге стояла незнакомая худощавая, с виду немного измождённая женщина, коротко остриженная, темноволосая с лёгкой проседью. Одета она была в спортивные выцветшие трико, растянутые на коленях, в такую же выцветшую ковбойку и разношенные тапочки. В выражении её смуглого худого лица было что-то аскетичное, чуть угрюмое и настороженное.
Я застыла на месте, потом сообразила, что художница Шурочка, видимо, живёт не одна. Наверное, эта женщина её родственница.
- Мне нужна Александра Анатольевна, - объяснила я женщине.
Она улыбнулась, и от улыбки сразу исчезли и настороженность, и суровость, и замкнутость в её облике. Детское, открытое и простое выражение лица, умный, внимательный взгляд. Какая она… разная, эта родственница. И как не похожа на назойливую Шурочку.
- Я – Александра Анатольевна. Входите, - она посторонилась и пропустила нас в квартиру, - Я тут к ремонту приступила, так что не пугайтесь, у меня беспорядок.
До меня не сразу дошёл смысл сказанного. Я оглядывалась, ожидая увидеть «бабочку», но никого в однокомнатной скромной квартире больше не было. Кроме роскошного рыжего кота, который спал на стуле.
- А где же…- начала я и вовремя прикусила язык. Я начинала понимать, что произошла ошибка, путаница.
- А где же картины? Вы ведь пишете картины, мне мама говорила… И Вова о вас так хорошо отзывался…
- А-а, Вова, - её улыбка стала ещё теплее, - Да, мы с ним подружились, он интересный человек. А картины сейчас покажу.
Она полезла за шкаф, стала что-то доставать оттуда, потом за диван, потом в нижний отдел серванта, а я в это время осматривала комнату.
Двери на балкон были раскрыты, двери из комнаты в прихожую и двери кухни – тоже распахнуты настежь. По квартире гулял весёлый ветерок, развевал занавеску и разносил удивительно приятный и смутно знакомый аромат. Я крутила головой, пытаясь найти источник запаха. Так пахнет обычно не в квартире, а на природе, в парке, в лесу.
- Это можжевельник, - улыбнулась хозяйка, поняв, почему я кручу головой и втягиваю носом воздух, - Вот, веточки стоят, это они так пахнут.
Действительно, везде были расставлены вазочки с ветками причудливой формы, гладкими, словно отполированными, светло-орехового цвета.
- В санатории, где я работаю, подожгли куст можжевельника. Куст погиб, а уцелевшие ветки я принесла домой.
- Какие гладкие, - я погладила ветку на комоде, - как рога оленя. Вы их полировали?
- Немного потёрла, - ответила художница, - Простой тряпочкой, больше ничем.
Она продолжила раскопки за диваном. Я продолжила осмотр комнаты. Обоев на стенах не было. Одна стена была расписана красками – берёзовая роща. В противоположном углу на стыке двух стен была нарисована - в натуральную величину - пушистая молоденькая ёлочка. Половина ёлки приходилась на одну стену, половина – на другую, и от этого возникал эффект объёма. Прямо не рисунок, а голограмма. Я выразила своё восхищение, и Шурочка сказала:
- Это вместо живой ёлки. На Новый год я цепляю на неё мишуру, и издалека кажется, что в комнате действительно стоит ёлка.
Алёша рассматривал берёзовую рощу, перешёл к ёлке. Он не задавал никаких вопросов, но я видела, что ему здесь всё нравится: и деревья на стенах, и можжевельник, и кот, который к этому времени проснулся и спрыгнул со стула. Он подошёл к Алёше, потом ко мне, дал себя погладить.
- Вообще-то, он не к каждому подходит, с характером, - сказала художница. - И погладить себя не всем разрешает.
Было видно, что для неё это важно – то, что кот воспринял нас благосклонно.
На стенах висели в рамках акварели: пейзажи, букеты цветов. Пейзажи в основном крымские, но попадались и другие – лес, озеро, роща, опять лес, дремучий, сказочный.
- Да, это средняя полоса России. А вот это Подмосковье, у меня там детство прошло, - поясняла Шурочка. Странно, она понимает меня без слов, отметила я. Только соберусь задать вопрос, а она уже отвечает.
А хозяйка уже расставляла свои картины везде, где было свободное место: на стуле, на диване, вторым рядом – на спинке дивана, на полу у стены. Картин было много, и все они были разных размеров и написаны на картоне, фанере, кусках ДСП (или ДВП? Я всегда путаю. Ну, в общем, того, что настилают на пол), ещё на чём-то, что мне не удалось определить.
- На краски много денег уходит, - грустно сказала Шурочка, - На другое уже не хватает, пишу на чём придётся. Я ведь не профессиональный художник, начала писать лет десять назад, а когда вышла на пенсию всё время трачу на это. Правда, ещё подрабатываю, на одну пенсию не проживёшь.
- А кем вы работаете?
- Работала архитектором. Потом занималась ландшафтным дизайном, обустраивала парк при санатории. Парк огромный, было куда руки приложить. А теперь там же садовником работаю.
У неё были руки работника и мастера – сильные, жилистые и в то же время, как бы это сказать…одухотворённые, что ли. Руки творца. Такие руки бывают у скульпторов, например. У тех, кто творит красоту и при этом физически много трудится.
- Сколько же вы картин написали? – спросила я, в то время как она всё расставляла картины, теперь уже вверху, на серванте, на подвесной полке.
- Да это остатки, я много раздала, дарила, и продавала тоже. Друзьям отсылала в Подмосковье, сестре в Запорожье. А часть картин находится в Симферополе, в Центре Рериха.
Ну вот, а я и не знала про этот Центр Рериха. Сколько сегодня открытий сразу.
- А вообще, - продолжала Шурочка, - я не считала, точно не знаю. Около тысячи работ, наверно, будет.
Она закончила расставлять картины и отошла. Я обвела взглядом весь этот вернисаж. Мне был явлен необычный и необыкновенный мир – мир снов, грёз, мечты, видений, воспоминаний о том, что было и не было, и что только будет. И в то же время вполне реальный, знакомый мир: природа степного Крыма, море, южный берег и горы, лесные чащи и речушки. Но налёт сказочности присутствовал почти во всех картинах, хотя трудно было понять, в чём он заключался.
В углу на стуле стояла большая картина с изображением неба – глубокого, с каким-то космическим завихрением облаков и сиянием в центре завихрения, и в голове у меня сразу грянула музыка, я словно перенеслась в костёл, где когда-то слушала концерт органной музыки.
- Что это? – спросила я, указывая на картину.
Шурочка взглянула мельком на картину.
- А, это. Это ещё не оконченная работа. Мне приснилось небо и облака вот такие, как в спираль закрученные. Встала и сразу начала рисовать, пока не забылось.
- Они затягивают. Как в туннель. И музыка звучит, - сказала я.
- Какая музыка? – живо заинтересовалась Шурочка.
- Не знаю. Органная, кажется. Может, Бах? Я в Польше слушала орган… Может, оттуда воспоминание…
Я посмотрела на другие картины. Музыка звучала отовсюду, разная: то пела флейта, то скрипка плакала и ликовала, то слышался голос виолончели. А Шурочка следила за моим взглядом и всё время спрашивала: какая музыка, а сейчас, а вот теперь какая? Не Чайковский, случайно? Она очень любит четвёртую симфонию Чайковского (если я напутала, и она говорила не о четвёртой симфонии, а о третьей или вообще не о симфонии, а о третьем концерте, пусть простит меня Шурочка. Мои познания в этой области близки к абсолютному нулю).
Я не могла объяснить, чью музыку я слышу, и это её очень огорчало. Один раз я неуверенно сказала, что, кажется, это Сибелиус, а название вещи не помню, хотя мне она очень нравится. Это когда я посмотрела на избушку в зимнем лесу, высокую ель у окна избушки и слабый свет, пробивавшийся из окна в ночной таинственный мир.
- Вы пишете с натуры? – поинтересовалась я.
- По-разному. С натуры, с фотографий и открыток, часто – из головы. Приснится картина – я просыпаюсь и пишу. Вот это всё, - она показала на несколько картин, стоявших на диване, - всё фантазии и сны. Вы же и сами видите.
Я посмотрела на картину: в ложбине стелился туман, белые (совершенно белые) олени щипали траву, росли какие-то необыкновенные цветы. Всё обыкновенно – и всё сказочно.
- Мне эти белые олени недавно приснились. Пока не написала картину, не могла ни о чём другом думать, - призналась Шурочка.
- И эта избушка в ночном лесу тоже приснилась, - уверенно сказала я. И ошиблась.
- Нет, у меня отец был лесником, и мы жили в таком домике, и ель росла под окном, всё так и было, как на картине.
На почётном месте стоял портрет кота, любимца нашей хозяйки. Портрет был хорош, вполне достоин самого оригинала. Кот, как будто понимая, что сравнивают, подошёл и картинно уселся рядом с портретом, на диване, окружив себя пышным хвостом.
А потом мы заговорили о литературе, о стихах, я призналась, что иногда пописываю, хотя не придаю этому большого значения. И оказалось, что и Шурочка пишет стихи. Сестра её, живущая в Запорожье, художница по профессии, сделала иллюстрации к детской книжке (прелестные стихи о котятах), написанной Шурочкой, и они совместно издали эту книжку. Один экземпляр хозяйка подарила мне. И ещё подарила несколько своих удивительных стихотворений. Они были написаны от руки: ни компьютера, ни даже печатной машинки не было у неё. И вообще по всему чувствовалось, что с трудом сводит она концы с концами, что жизнь её – ежедневная борьба за существование, за то, чтобы выжить в этом жестоком мире.
Я сказала, что она могла бы неплохо зарабатывать, тиражируя и продавая свои крымские пейзажи. Курортники охотно покупают такие вещи. Шурочка согласилась:
- Я знаю, что могла бы. Но надо не только писать, надо потом стоять и продавать эти картины. Я с одной женщиной договорилась, она возьмёт на продажу несколько моих вещей. Понимаете, дело в том, что продавать я не умею. И писать одно и то же, копии, не люблю. Хочется новое создавать, а не множить то, что уже сделано. А если это единичная вещь, она стоит дорого, такую продать сложнее. Нет, придётся делать копии, никуда я не денусь, жить-то надо.
Мы пили чай с карамельками. Алёша играл с котом и грыз карамельки. Он прислушивался к нашему взрослому разговору, и я видела, что у него уже накопились вопросы, но он потом мне их задаст, когда мы будем с ним одни.
Хмурое утро перешло в солнечный полдень, и значит, после обеда, когда спадёт жара, можно будет пойти на море. Я подошла к балкону.
- Можно я выйду на балкон, посмотрю сверху на нашу улицу. Мама же на первом этаже живёт, и я никогда не видела это район сверху.
- Ну, конечно, можно. Смотрите, сколько захочется, - ответила Шурочка.
Я вышла на балкон. Внизу был широкий палисадник (дом наш стоял на приличном расстоянии от красной линии улицы) с помидорами, малиной, маленькими деревцами персика, кустами сирени, потом тротуар, дорога, за ней – подземный переход к вокзалу и сверху – железная дорога, за ней вокзал, привокзальная площадь, улица Фрунзе и её пятиэтажки, а левее виден частный сектор: улицы Некрасова, Токарева… А вдалеке за всеми этими домами и улицами я увидела МОРЕ!
Я приезжала к родителям в этот дом каждое лето, начиная с момента вселения в него, целых тридцать лет. Я любила этот дом, родительскую квартиру в нём, весь этот уютный район с его сообщающимися дворами, кипящими зеленью деревьев и кустов, но втайне всегда немного грустила, что дом наш так далеко от моря. Вот выглянуть бы утром в окно – и увидеть море. Счастливчики те, кто могут это сделать. А жителям нашего дома не повезло. Чтобы увидеть море, надо долго идти или ехать трамваем и потом опять идти. Что поделаешь – мы живём на другом конце города. Так думала я всегда. И вот вышла на балкон пятого этажа – и увидела море. Конечно, в отдалении, конечно, греческая церковь и мечеть были едва видны, а скверик Караева и вовсе неразличим. Но море было видно, оно сверкало синей полосой и терялось на горизонте. Вот и ещё одно открытие.
Я мысленно пересматривала свои сокровища, свои открытия этого дня: Шурочка – вовсе не та назойливая, с аффектированным поведением особа, которую я за неё принимала. Шурочка – удивительная и замечательная, и её сказочные картины с музыкой, в них скрытой, и можжевеловые ветки, похожие на оленьи рога. И ветер, гуляющий по квартире, с ароматом можжевельника. И важный рыжий кот. И стихи Шурочки. И море, море прямо из окна, как я всегда мечтала. Я перебирала все эти впечатления, стоя на балконе, как перебирали мы с Алёшей гальку на ливадийском пляже, любуясь каждым камешком с его особенной красотой.
А потом мы попрощались с художницей Шурой и спустились к себе домой.
- Мама, - спросила я вечером, - а кто эта полная женщина, ну такая…одевается очень пёстро, со всякими оборочками, и очень разговорчивая, - и я изобразила манерную позу «бабочки».
Мама сразу поняла, о ком речь.
- Да это курортница с четвёртого этажа. От неё все уже прячутся, такая разговорчивая.
На память о Шурочке у меня осталось три её картины, несколько стихотворений и детская книжка о котятах.
И ещё несколько строк, написанных мною тогда же. Вот они.
ХУДОЖНИЦЕ
I.
Я брожу среди ваших снов
По колено в траве и тумане.
Этот мир и знаком мне, и нов.
Мне тепло в нём. Он ласково манит
На весёлую речку Салгир,
В лес, повенчанный с тихою тайной –
Чуть наивный и мудрый мир.
Загляни в него, путник случайный.
II.
На перекрёстке яви и видений
Пасутся чутко белые олени,
И склёвывают с листьев цапли
Рассветных рос мерцающие капли.
Вот и вся история о крымских каникулах.
no subject
on 2009-04-10 09:44 am (UTC)Спасибо!!!!
no subject
on 2009-04-10 02:19 pm (UTC)А замечали ли вы, что люди. жившие или живущие у Чёрного моря чем-то отличаются и друг друга по каким-то непонятным приметам опознают. Помню, как я поступила в университет и сразу в колхозе подружилась с девушкой из Сочи. Мы двое были с моря, и отлично понимали друг друга. Она потом рассказала мне, что как только увидела меня у автобуса с рюкзачком, безошибочно определила: эта тоже с Чёрного моря. Я её спросила: как ты это поняла? Она ответила: ну, ты была такая лохматая, только у нас на курортах так ходят. То есть что-то было в облике или в манерах от свободы курортного города, не было "застёгнутости на все пуговицы фрака", видимо.
no subject
on 2009-04-10 04:07 pm (UTC)Моей подруге тоже недавно снились потоки энергии в форме спиралей, спускающиеся с неба на Швецию
Спираль – это символ Божественной Энергии Кундалини, которая дает жизнь всему живому – когда эта Энергия уходит – погибает цветок. Дерево, животное, и человек. Кундал – в переводе с санскрита – виток (т.к. Она движется по спирали) а Инь – женское начало, т.к. это Энергия Материнская – Она хранит всю информацию о наших прошлых жизнях, все знает о нас. Это наша Духовная Мать. Мы подсознательно знаем о Её существовании. Когда нам больно или страшно, мы кричим «мама! мамочка!». Даже люди, у которых не было мамы в этой жизни.. А когда мы к Ней обращаемся – то Она поднимается и помогает нам. Когда я это поняла, стал обращаться к ней осознанно – Святая Мать Кундалини, пожалуйста, поднимись, дай мне мир и душевный покой… А ещё Она отвечает на все мои вопросы и это общение столь ценно и удивительно – могу только всем пожелать обрести эту связь со своей собственной внутренней Силой :)
no subject
on 2009-04-11 06:49 am (UTC)И ещё скажите, где вы читали о Божественной Энергии Кундалини. То, что вы написали, меня очень заинтересовало.
И если не сразу отвечаю, ради Бога, не обижайтесь, ладно? Я всем объясняю, что не получается у меня сесть за комп когда мне надо и на сколько надо.
no subject
on 2009-04-11 06:55 pm (UTC)no subject
on 2009-04-12 06:46 am (UTC)Стихи про границу и землянику поищу, они в каком-то блокнотике должны были остаться. Мне казалось, что лучше их убрать, чтоб не напоминали о конфликте, который вызвал их появление, а достоинств я в них не видела. Я не умею со стороны, отстранившись, смотреть на то, что мною пишется. Но если вы говорите, что оно неплохое, я верю и размещу в блоге, если сохранилось.
no subject
on 2009-04-12 12:09 pm (UTC)no subject
on 2009-04-12 01:04 pm (UTC)Не извиняйтесь, когда будет время, тогда и напишете. Желаю хорошего дня.
(Всё, полезу сейчас в ликбез для ЖЖ-шников. Ну что это такое: улыбнуться в ответ не могу! Нужно завести смайлики, наконец).
no subject
on 2009-04-12 11:49 pm (UTC)no subject
on 2009-04-12 07:16 am (UTC)no subject
on 2009-04-12 07:56 am (UTC)Вы не болели? Что-то долго молчали, новых записей у вас не было, а поскольку жаловались на хроническую усталось и сонливость, я уже волноваться начала. Как себя чувствуете, Ксюша? Пишите в своём журнале, по себе скажу: очень благотворно сказывается этот процесс ведения блога на настроении и даже на общем самочувствии. Высказаная, сформулированная проблема - это (часто) уже полпроблемы.
no subject
on 2009-04-13 02:18 am (UTC)Да, Вы правы, надо чаще писать в журнал, пока совсем не разучилась это делать. :)
no subject
on 2009-04-13 07:31 am (UTC)no subject
on 2009-04-17 12:43 pm (UTC)no subject
on 2009-04-18 07:38 am (UTC)Спасибо за тёплый отзыв, Аня.